Тема IX. Россия в мировом культурном процессе

Лекции 19 – 20

 

Вопрос 1. Принцип культурологического исследования отечественной культуры

В завершающей теме нашего курса мы обращаемся к российской культуре. Для нас – это культура, в которой мы пребываем, в которой сформировался наш дух, категориями которой мы мыслим, ценности которой вообще определяют наше отношение к миру. Именно в силу последнего обстоятельства – нашего особого отношения к российской культуре, нашей принадлежности к ней – очень важно понимать те основания, которые делают необходимым рассмотрение отечественной культуры в контексте общемирового культурно-исторического процесса. Зачастую обращение к непосредственной культурной среде существования человека,

необходимость иметь фундаментальные знания о ней и следовать ее принципам аргументируется, главным образом, тем, что это – родная для человека культура, т. е. он должен принимать и осуществлять ее уже в силу того, что он родился и сформировался как личность именно в этой этнокультурной среде. Такая позиция, на первый взгляд, представляется правильной, но, завершая изучение культурологии, вы должны понимать ее ограниченность. В чем состоит неудовлетворительность такого узко патриотического отношения к культуре?

В теоретическом введении к нашему курсу мы говорили о том, что культура всегда определена в своем конкретно-историческом бытии, она всегда имеет особое лицо, связанное со временем, этносом, условиями жизни, уровнем развития народа и человечества вообще. Но говорили мы и о том, что, независимо от всех особых обстоятельств бытия культуры того или иного народа, ее истинное значение определяется тем, насколько в ней осуществился всеобщий дух, насколько ее произведения выступили в качестве общечеловеческих произведений, ее ценности стали достоянием человечества вообще и продвинули его развитие в сторону разума. Поэтому изучение отдельных, особых, культур мы всегда увязывали с общечеловеческим культурным процессом, определяли значение и место каждого конкретно-исторического культурного организма в мировой истории по тому вкладу, который он внес в развитие человеческой духовности вообще.

Давайте, осуществим аналогичный подход к культуре определяющей наше личное духовное бытие, к культуре российской. Действительно, каждый человек в силу особых обстоятельств своей жизни изначально оказывается в определенном культурном окружении, в котором он формируется собственно как человек, как носитель духа. Человек, родившийся и сложившийся как личность в Китае, впитает в себя дух китайской культуры, с особенностями ее истории, ее идей, ее образов, порождаемых ею моральных ценностей и нравственных понятий; родившийся во Франции усвоит культуру своего народа, своей страны; в Нигерии – своей и т. д. Мы – россияне. Наша культура, подобно культуре любого другого народа, имеет свою историю, свои особенности духовного типа, особую форму выражения идей и образов. Знать и понимать свою, в плане ее этнических, исторических, языковых и т. д. особенностей, культуру необходимо. Иначе невозможно знать и понимать себя. Но знать и понимать культуру своего народа, своей страны, т. е. свою родную культуру, надо разумно. А разумно – судить о частном с точки зрения общего, но не наоборот. Это значит, что, сформировавшись в определенной этнокультурной среде, зрелая личность должна возвыситься над особенностью своей культуры и дать ей оценку с точки зрения того, насколько она соответствует сущности человеческого духа, насколько она раскрывает его в себе, насколько она движет им. Никакая частная культура не может быть хорошей, справедливой, истинной, перспективной только в силу того, что мы в ней живем, что это наша родная культура, что за ней стоит сколь угодно древняя историческая традиция и т. д. Нельзя так подходить к культуре, если мы претендуем на научное мышление, если мы соотносим себя, свое духовное развитие с современным уровнем человечества.

Рассмотрим пример. В современной отечественной культуре все большее влияние приобретает русская православная церковь и все более очевидным становится стремление представить православие в качестве существенного компонента идеологии. Даже оставляя в стороне вопрос о многоконфессиональности российской религиозной жизни, мы тем не менее не можем говорить о том, что каждый русский, не по крови, а по духу (вспомните, мы говорили о том, что народ – явление духовное, а не природное), должен исповедовать православие, следовать христианским православным ценностям потому, что это наши русские ценности, что православие более тысячелетия укоренено в нашей культуре и т. п. Подумайте, ведь, с одной стороны, в истории отечественной культуры можно, и для ее понимания, в том числе и для понимания русского православия, даже нужно обнаружить более древние культурные традиции – традиции славянского язычества, например. И что тогда? Язычество предпочтительнее православия и нам следует вернуться к идолопоклонству? С другой стороны, в среде русского этноса мы знаем немало людей, и в прошлом и в настоящем, имена которых составляют славу не только отечественной, но и мировой культуры, но которые исповедовали и исповедуют другие религии, а то и вовсе являются атеистами. И что? Мы должны отказать им в признании, мы должны отречься от собственного культурного достояния? Конечно, нет.

О чем говорит рассмотренный нами пример? О том, что апелляция к древности какого-то явления в культуре, как и к тому, что оно наше родное, отнюдь не говорит о его абсолютной истинности, о его безусловной необходимости и всеобщности. Ни один народ, в том числе и российский, не должен так рассуждать, что вот это – наши ценности, поэтому они истинные. Человек культуры, к какому бы народу он ни принадлежал, должен рассуждать с позиций того, какие человечество выработало истинные ценности, и уже с этой, общечеловеческой, точки зрения рассматривать свои национальные традиции, свои понятия, свои идеи и оценивать – в чем они истинны, а в чем они ложны, какие из них достойны того, чтобы их сохранять и развивать, а от каких следует отказаться. Иными словами, мировой культурный процесс должен быть критерием для оценки культуры национальной. Только так может двигаться мировая культурная история. Только так может развиваться и каждый отдельный народ, внося свою лепту в развитие человечества. Именно с таких позиций мы и рассмотрим нашу отечественную культуру: оценим ее и определим ее место в истории культуры мировой.

 

Вопрос 2. Место России во всемирной истории

Итак, что собой представляет русская культура с точки зрения мирового культурного процесса? Первое, что мы должны сказать, это то, что в хронологическом контексте общего процесса культурного развития человечества русская культура – это молодая культура. Обратившись к отечественной истории, мы видим, что только во второй половине I тыс. древнерусский этнос в своем духовном развитии начинает выходить из состояния природного типа культуры, и это находит свое выражение в консолидации восточнославянских племенных общностей, формировании древнерусского народа, возникновении у него первых государственных образований. Процесс этот приобретает окончательную определенность только к концу I тыс. в культуре Киевской Руси. Это происходит тогда, когда уже состоялась, выполнив свое духовное предназначение, культура Древнего Востока, когда уже достигла расцвета эстетическая культура античного мира, а ее носители, древние греки и римляне, ушли с арены мировой истории, уступив культурное лидерство новым, германским, народам, созидающим мир христианской культуры. Это время, когда великая христианская культура Средневековья подходила к своей высшей точке, к своему апогею. Из этого сопоставления вам должно быть понятно, что по времени своего выхода в мир развитой общечеловеческой культуры из состояния первобытной природности русские – еще молодая нация. Поэтому на протяжении столетий этой нации приходилось форсированно осваивать те ценности, которые выработала мировая культура. Чтобы войти в круг культурного человечества, мы прежде должны были научиться тому, чему весь мир уже научился давно – тому, что знали народы Древнего Востока: китайцы, индийцы, египтяне, персы, евреи; тому, что создал гений древних греков и римлян; тому, что знала Средневековая Европа. Мы должны были освоить эти духовные ценности человечества, русский народ должен был впитать их в свой дух, чтобы поднять его на уровень мировой культуры, чтобы иметь право заявить о себе как субъекте культурного творчества.

Вторая очень важная характеристика отечественной культуры связана с тем местом, которое, войдя во всемирно-исторический процесс, она в нем заняла. Дело в том, что народы, как и отдельные люди, различаются по своей роли в общем развитии человечества. Есть такие народы, которые, освоив духовное достояние человечества и выйдя на современный для той или иной исторической эпохи уровень культуры, свободно пребывают на этом уровне. Эти народы сохраняют, воспроизводят и даже развивают культуру, оставаясь тем не менее в рамках определенного, заданного им культурно-исторического типа или в рамках какой-то определенной формы, определенной ступени этого типа культуры. Таких народов большинство, они выступают в качестве субъектов наличной культуры, но не генерируют и не реализуют принципиально новых культурных идей, меняющих исторический облик культуры, выводящих человечество на качественно иной уровень. Гораздо меньше народов, которые, достигнув передового уровня культуры своего времени, могут сделать некоторый шаг вперед, могут разработать идею, которую человечество еще не знало, или реализовать такую идею, которая, возникнув, не получила реализации и, таким образом, не стала для человечества действительной. Так же, как в неисчислимом множестве людей и поколений человечество выделяет немногие выдающиеся исторические личности, так и в среде народов, существовавших и существующих во времени бытия человечества, выделяются народы всемирно-исторические. К таким народам относится народ российский, который, пройдя за несколько столетий историческую школу культуры, к XX в. достиг такого духовного уровня, что смог продвинуть мировую культуру на шаг вперед, смог раскрыть и показать миру нечто такое, чего раньше не могла сделать ни одна нация. Этот вклад российского народа в развитие мировой культуры есть идея коммунизма, которая, возникнув, как вы уже знаете, в западноевропейской рационалистической культуре, свою практическую реализацию впервые получила в российской – советской культуре. Значит, благодаря коммунизму, благодаря коммунистической идее, на базе которой Россия строила свою культуру в XX в., российский народ вошел в число всемирно-исторических народов. А таких народов в истории человечества немного. Вспомните, это группа народов Древнего Востока, за ними идут греки и римляне, германские народы и, наконец, народ российский. С этой точки зрения мы с вами и будем рассматривать русскую культуру. Давайте посмотрим, как Россия осуществила эту свою миссию, как она вошла в число всемирно-исторических народов. Рассмотрим вкратце основные этапы развития русской культуры.

 

Вопрос 3. Основные этапы развития российской культуры

Отсчет русской культуры мы будем вести с появления государственности в древней Руси, а это, как вы знаете из курса отечественной истории, IX век новой эры. В более раннее время мы не можем идентифицировать культуру в отношении ее национальной особенности, т. е. говорить о русской культуре, поскольку там мы не находим ее специфического этнического носителя. Формирование русского народа, а следовательно, и его особой национальной культуры, связано с возникновением и развитием Киевской Руси, которое и относится к IX в.

Первый, очень продолжительный по времени период в развитии русской культуры длится с IX до конца XVII в., т. е. с эпохи Киевской Руси и до реформ Петра I. Назовем ее допетровской эпохой в культуре России. Обратите внимание, что речь идет именно о периодизации русской культуры, т. е. о тех процессах, которые происходят в высшей форме духовного бытия народа. В сфере социальной, в сфере политической жизни при этом могут происходить и происходят, очень бурные и разноплановые процессы: развивается государство, меняются его формы и даже территориальная локализация, народ вступает в противоборство с другими этносами, вспыхивают войны и. т. д., – а дух культуры, ее принципиальные основы сохраняются прежними. Поэтому политическая периодизация русской истории не совпадает с периодизацией истории ее культуры.

Что можно сказать про эту начальную культурную эпоху в истории России? Мы говорили, что, вступая в мировую культурную историю, выходя из первобытного состояния, в котором славянский этнос пребывал на протяжении тысячелетий, русский народ должен был пройти своеобразный период ученичества в культуре, должен был обучиться культуре, должен был пройти все ступеньки, которые до этого проходила вся мировая культура, т. е. он должен был освоить идеи духовно-природного, эстетического и религиозного типов культур, чтобы выработать в себе те духовные способности, которые необходимы для полноценного, соответствующего достигнутому человечеством передового уровня духовного творчества. Но если человечество проходило этот путь тысячелетиями, и каждый всемирно-исторический народ свою идею, свое новаторство в культуре должен был выстрадать, то молодому народу России, как и другим народам в аналогичной культурной ситуации, было проще. Ему, конечно, надо было пройти весь этот путь, но не в его истории, а в его логике. Что это значит? А это значит, что восточные идеи уже состоялись и о них человечество знает; греческая и римская культуры уже состоялась и в мировом культурном общении эти принципы уже существуют. Поэтому Россия может быстрее усвоить идеи пройденных типов культур, ей не нужно их самой изобретать, а поэтому ей не нужны тысячелетия, которые затратило человечество, создавая и реализуя принципы культуры. Более того, для русской культуры нет необходимости проходить все ступени человеческой культурной истории, т. е. все культурно-исторические типы, в их чистом виде. Она может сделать это в снятой форме, обратившись к наиболее развитому ко времени вступления русского народа в общемировой культурный процесс историческому типу культуры – культуре религиозной, культуре христианской. Рассматривая религиозный тип культуры, мы говорил, что в христианстве осуществляется идейный синтез всех предшествующих типов культур –духовно-природной культуры Древнего Востока, причем, в ее самом развитом проявлении в религии иудаизма, и эстетической культуры в обеих ее формах, греческой и римской. Поэтому, обратившись к христианской культуре, усвоив ее ценности, русский народ одновременно мог воспользоваться плодами того культурного синтеза, который осуществило христианство, и через него, посредством него освоить идеи более ранних типов культур – восточного и античного. Русский народ так и поступает, он берет в качестве идеологии христианство.

Киевская Русь в конце X века принимает христианство в качестве официальной идеологии. Но здесь надо иметь в виду, что процесс этот не так прост, как это иногда представляется. Принятие христианства на Руси еще не означало, что русская культура в целом поднялась до уровня религиозного культурно-исторического типа, что русская культура стала христианской и во всей полноте проявила в себе глубину и богатство христианской идеи. Для правильной оценки культурной роли христианизации Руси следует понимать две главные особенности этого процесса.

Во-первых, Россия принимает христианство не в самой его развитой форме. Она берет его не у Запада, а принимает православный, византийский, вариант христианства. И объясняется этот выбор не только обстоятельствами исторической конъюнктуры, т. е. не только и даже не столько тем, что политические и экономические отношения Киевской Руси и Византии были более тесными, чем отношения с западноевропейскими государствами. И уж совсем не тем, что Россия – Восток, а Европа – Запад, ведь и Византия – не Восток. Вообще эта знаменитая дилемма – Восток или Запад – для характеристики русской культуры стала актуальной позже, до принятия христианства Русь была и не то, и не другое. Принятие христианства восточного образца (восточного в смысле раскола христианства, о котором мы говорили, рассматривая историю христианской церкви), православного христианства было обусловлено, прежде всего, тем духовным уровнем, который имел к Х веку находящийся еще в младенческом, по историческим меркам, состоянии русский народ. Для принятия западного христианства, которое представляло магистральную ветвь развития культуры того времени, Киевская Русь была в духовном отношении еще слишком слаба. Она не могла вынести тех противоречий, которые двигали развитие христианской идеи на Западе. Поэтому выбор Руси падает на более слабый, в идейном отношении менее разработанный и поэтому более простой вариант христианства – христианство восточное, христианство православное. В Византии нет бесконечной борьбы между светской и религиозной властью, как это имело место на Западе. Константинопольские патриархи не претендуют на верховенство в сфере политики, и для еще только становящейся русской государственности эта черта византийской идеологической сферы явно предпочтительнее в плане политического единения собственного народа. Византийское христианство не развивает такую мощную философскую традицию для обоснования христианской идеи, как это делает католическая теология, а поэтому его усвоение более доступно для еще неразвитого в отношении мыслительной традиции сознания древнерусского народа. Вот эти особенности, и восточного христианства и древнерусского национального сознания, в сочетании сыграли не последнюю роль в том, что в качестве идеологической основы жизни народа Русь предпочитает христианство восточного образца и формально принимает его от Византии.

Вторая особенность процесса христианизации русской культуры связана с тем начальным уровнем сознания, на котором русский народ пришел в соприкосновение с христианством. К концу Х века восточный славянский мир еще только начал выходить из первобытного язычества, из природного состояния культуры. И сразу – христианская идея. Могут ли славяне, еще не преодолев полностью даже племенное сознание, органически принять общечеловеческую христианскую идею со всеми ее внутренними смыслами? Конечно же, нет. Христианская идеология принимается как внешняя народному сознанию форма. Конечно, официально декларируется христианство, формируется христианская церковь, практикуется христианский культ. Но важно понимать, что форма не всегда соответствует содержанию, одна и та же форма может нести в себе и реализовать различные идеи. Формально Русь приняла христианство, формально дух русской культуры подчинил себя, отдал себя Христу. Но, внешне исполняя христианский культ, поклоняясь Христу, можно ведь оставаться на уровне фетишистского сознания. Исповедуя христианство по форме, но не зная идеи свободы по существу, Христу можно ведь на деле поклоняться и как восточному деспоту. В образе Христа можно, наконец, умиляться и совершенству его земного лика и восхищаться им, как восхищались своими богами древние греки. Т. е. сознание человека или народа, приняв форму христианства, вполне может не соответствовать этой форме по своему содержанию, и тогда оно еще должно дорасти до христианской идеи по существу. И если мы посмотрим на древнерусскую христианскую по формальным признакам культуру, то мы обнаружим именно такое несоответствие. Под эгидой официального христианства в России проявляют себя и разрабатываются различные формы религиозного сознания, которые предшествовали христианству. Поэтому и историки, культурологи, исследующие отечественную культуру, не зря говорят, что Россия, будучи христианской формально, по сути еще долго оставалась языческой страной. Не случайно и связи между людьми, общественные отношения, строились здесь не по развитому западноевропейскому принципу, а по принципу восточному, а деспотизм русских правителей – князей или царей – поражал западных визитеров. Вот это внутреннее противоречие русской культуры, которая, сама будучи в крайне неразвитом состоянии, приняла в себя чрезвычайно развитую идею – идею христианскую, и породило то несоответствие, то парадоксальное сочетание культурных черт, в силу которого Россия предстала перед западным миром как некая загадка: что она – Восток или Запад? Так вот, в рассматриваемый нами культурный период, именно допетровскую эпоху, Россия – и то, и другое. Формально, с позиций принятой идеологии Россия – вполне Запад, реально, по степени понимания и способам реализации христианской идеи – это еще деспотический Восток. Но христианство, даже усвоенное в значительной степени формально, даже до поры вмещающее в себя и терпящее в себе чуждое содержание, все равно остается сильной идеологической доктриной. В конце концов оно поднимает сознание народа, поднимает дух вместившей его культуры до уровня своей идеи. Но для этого нужно время и нужно постепенное восхождение по лестнице культурных форм. Именно это и делает христианство в первые века его существования на Руси, и в этом его великая роль в становлении российской культуры. Под официальной формой христианства русский национальный дух в течение нескольких веков проходил в себе те способы духовного творчества, те способы общественных отношений, которые были на Древнем Востоке, которые были в Античности, и наконец дошел до понимания христианской идеи, попробовал ее осознать и выразить в мыслительной форме. Процесс действительного осознания христианской идеи мы обнаруживаем в русской культуре XVI –XVII вв. К этому времени относятся первые богословские сочинения деятелей русской православной церкви. Тогда же предпринимается попытка осмыслить и определить место России в христианском мире, возникает знаменитая историософская доктрина «Москва – Третий Рим», идейное авторство которой приписывается монаху Филофею (XVI в.). В это же время церковная власть в лице патриарха Никона (XVII в.) заявляет претензию на духовное лидерство в государстве, выдвигая знаменитый тезис «священство выше царства». К XVII в. христианство уже не по форме, а в действительности становится определяющим фактором русской культуры, и в ней, как видите, начинаются процессы, родственные тем, которые мы находили в религиозной культуре Средневековой Европы. Вот в чем состоит сущность развития культуры допетровской Руси.

Итак, к XVII веку русская культура дошла до осознания сущности самого христианства, а значит, в ней возникли предпосылки для движения к более развитому типу культуры. И такое движение необходимо должно было осуществиться, если Россия не хотела оставаться на периферии культурного мира. О каком более развитом типе культуры идет речь? Конечно, о рационализме. К XVII в. в Западной Европе рационализм, как принцип культуры, уже заявил о себе в полный голос, а век XVIII, как вы помните, – классический век Просвещения, в котором западноевропейский рационализм достигает своего апогея. Поэтому, поднявшись в XVII в. на уровень христианской идеи, российская культура вплотную подошла к тому типу культуры, который находился в Западной Европе в процессе активного развития. В России создались предпосылки к становлению рационалистического типа культуры, именно рационализма западноевропейского образца, как самого развитого к тому времени способа бытия культуры вообще. Как и в случае христианизации Древней Руси, инициатива рационализации культуры России идет сверху. Зачинателем этого процесса, человеком, осознавшим смысл исторической ситуации, в которой оказалась Россия на рубеже XVII – XVIII вв., и не только осознавшим, но и в силу своего общественного положения в структуре российского общества попытавшимся реализовать новую для России культурную идею, становится русский царь, а впоследствии первый российский император Петр I. Начиная со времени царствования Петра Великого идет процесс рационализации России. Что происходит в петровскую эпоху? В российской культуре начинает себя разворачивать в качестве культурообразующей основы понятийное мышление. Русские начинают не только верить в Бога и следовать христианским догматам, они начинают осмысливать представления и ценности культуры в понятийной форме и осознавать это занятие как достойное человека и общества дело. Итак, сущность второго периода в истории культуры России, сущность петровской эпохи – это развитие в России рационализма западноевропейского типа, рационализация русской культуры. В России появляется такой феномен, как наука. Появляются люди, которые профессионально занимаются наукой, и государство инициирует и курирует этот процесс. Петр I основывает академию наук. Он же инициирует создание системы научного образования, т. е. образования, которое уже отделено от церкви, имеет светский характер и направленность. Даже в отношении православной церкви Петр I осуществляет нечто подобное западноевропейской реформации: он, по сути, упраздняет патриаршество (с 1703  по 1917 гг. выборы патриарха в русской православной церкви не проводились) и учреждает Святейший Синод – высший государственный орган, ведающий делами церкви. (Не правда ли, ситуация внешне похожая на образование англиканской церкви, с той лишь разницей, что Петр не объявил себя прямым главой церкви, хотя как император он, несомненно, мог держать ее под своим контролем.)

Рационализация культуры России – таков главный итог петровских реформ, и в этом же величие его личности, его главная заслуга перед отечеством. Вот это вы должны хорошо понимать и всегда видеть за частными историческими предприятиями Петра, будь то такие серьезные социальные события, как, например, введение табели о рангах, создание российского флота и строительство Санкт-Петербурга, войны и расширение границ государства, создание Российской империи, наконец, или же курьезные, подобные брадобрейству или введению обязательного «пития кофию» по утрам.

Благодаря реформам Петра в течение нескольких десятилетий Россия вышла на передовой рубеж мировой культуры. Она догнала весь мир. Быстро, форсированно мы стали на один уровень с Западной Европой: там рационализм как высшая форма мировой культуры – и у нас рационализм. И если в XVIII в. в России рационалистическая культура, понятийное мышление находятся еще в стадии становления – мы учимся у Европы, мы заимствуем ее опыт и культурные достижения, то в XIX в. Россия уже способна создавать такие творения культуры, которые равноценны с творениями Запада. В области искусства, в области религиозной мысли и в области науки в XIX – начале XX в. российский дух производит такие продукты, которые могут конкурировать с продуктами духовной деятельности Западной Европы, а порой и превосходят их. Мы можем назвать таких российских писателей, религиозных мыслителей, ученых, философов, которые занимают достойное место в ряду мировых деятелей культуры этого же периода. Возьмите, например, музыку: Петр Чайковский или Сергей Рахманинов – это фигуры мирового уровня. Возьмите художественную литературу: Достоевский и Толстой, о них мы уже говорили именно в связи с развитием западноевропейского рационализма, – это, безусловно, лидеры в мировой романистике. Возьмите религиозную мысль: Владимир Соловьев, Сергей Булгаков, Павел Флоренский – каждый из них по глубине проникновения в суть христианской идеи не уступает лучшим творениям западной теологии XIX – нач. XX в. И в области науки, сложнейшей и доминирующей в рационалистической культуре форме духовного творчества, Россия занимает достойное место: назовем имя Дмитрия Менделеева – русского ученого, превратившего химию в науку, выведя ее на уровень теоретической системы.

Выход России на уровень мировой культуры ознаменовался еще одним феноменом, который поначалу имел характер внутреннего для русской культуры духовного процесса – в XIX веке пробудилось и необыкновенно быстро стало определяющим духовную атмосферу России фактором культурное самосознание. Мы не просто существовали в мировой культуре наравне с Западом, – мы начали размышлять о судьбе своей культуры, мы начали искать перспективу своей культуры, мы хотели знать свое историческое предназначение. Весь XIX век проходит под знаком напряженных, порой мучительных, раздумий российской интеллигенции об исторической судьбе собственной культуры. Самосознание становится нервом отечественной культуры, ее болевым и, вместе с тем, творческим центром. В российской культуре возникла, таким образом, особая духовная сфера – сфера размышления о самом отечественном культурном процессе, или сфера рефлексии, рассуждения, осмысления, сфера самосознания культуры. Для российской культуры этот процесс имел поистине судьбоносное значение, ибо именно он привел к тому духовному рывку, который в XX веке поднял российский народ на всемирно-исторический уровень.

Выход России на лидирующие позиции в мировом историческом культурном процессе составляет третий период в развитии ее собственной культуры и связан он с культурой коммунистической России XX века. Теперь Россия берет на себя бремя лидерства в раскрытии рационалистической идеи, опережая в этом отношении страны западноевропейского мира. Вторая половина XIX – ХХ вв. – период кризиса западноевропейского типа рационализма. Европейская духовная элита пребывает в состоянии растерянности и пессимизма в отношении перспектив западной культуры. Вспомните, именно в начале XX века Освальд Шпенглер ставит западной культуре безнадежный диагноз – «Закат Европы». В это же время Россия начинает разрабатывать и осуществлять в культуре принцип, который составляет некоторую альтернативу западноевропейской культурной парадигме, – принцип, который, однако, не оставляет почву рационализма, а призван в своей действительности как раз преодолеть его кризисное состояние. Мы говорим об идее коммунизма и попытке ее реализации в истории России советского периода.

Давайте подробнее остановимся на том процессе, который подвел Россию к ее исторической миссии – процессе культурной рефлексии, культурного самосознания. И далее рассмотрим последний, и возможно, главный по значимости, период в отечественной истории, именно период коммунистической культуры Советской России.

 

Вопрос 4. Самосознание русской культуры в XIX – начале XX века

Мы рассмотрим ключевые фигуры и явления в сфере самосознания русской культуры, среди которых исторически на первом месте стоит фигура Александра Сергеевича Пушкина. Вхождение национальной культуры в культуру мировую требует качественного прорыва в языке этой культуры. Для того чтобы ставить и решать проблемы мирового уровня, необходимо иметь разработанный, богатый лексически и оптимальный грамматически язык. Т. е. необходимо установить в ткани языка такие слова и наработать такие грамматические формы и такие связи этих форм, чтобы этими словами и в этих связях можно было выразить всю полноту мировой и отечественной культуры. Необходимо язык сделать гибким для мысли. Эту задачу в отношении национального, русского, языка выполнил А. С. Пушкин. Пушкин создал современный русский язык, а это значит такой язык, в ткани которого отечественная культура смогла выразить современные проблемы мировой культуры. Это – первая заслуга Пушкина. Но Пушкин не только создал язык как некоторую форму, некоторое средство, с помощью которого, через который действует и проявляет себя культура, он сам в своем творчестве начал ставить и решать ближайшие задачи, которые должна была поставить перед собой и решить российская культура. Какие это задачи?

Русская культура должна была, во-первых, подытожить собственный процесс развития, т. е. собрать воедино историю собственного духа, которую она имела ко времени Пушкина на протяжении уже целого тысячелетия. Т. е. необходимо было осмыслить прошлое русской культуры, причем осмыслить его интегрально, соединить его в некоторое единство. Во-вторых, необходимо было наработанные элементы отечественной культуры соединить с культурой мировой, т. е. необходимо было сопоставить те проблемы, до которых поднялась русская интеллигенция, которые вызрели в русской мысли, с проблемами, которые двигали человечество в его духовном становлении и выражались в духовных поисках культур Древнего Востока, Античности или Средневековья, с проблемами, которые ко времени Пушкина уже мучительно предчувствовало западноевропейское сознание и пыталось выразить в эстетической, религиозной, философской мысли. Именно это – единение отечественной культуры и ее синтез с культурой мировой – осуществил Александр Сергеевич Пушкин. Правда, сделал он это пока еще в художественной форме – в форме поэзии и художественной прозы. В своем литературном творчестве он как бы подытожил мировую и отечественную культуру, и итог этого синтеза выразил в форме того нового языка, который он создал. Тем самым итоги были подведены и культура была собрана в некоторой единой мысли, едином художественном поле пушкинских произведений, и был создан язык, с помощью которого эту культуру можно было развивать дальше и с помощью которого можно было размышлять об этой культуре. Есть очень меткая, емкая оценка роли Пушкина в отечественной культуре: «Пушкин – это наше всё». Теперь вы понимаете, что это не просто стилистическая фигура, Пушкин – действительно «наше всё», если иметь в виду основу, на которой развилась современная российская культура.

Итак, Пушкин создал позитивную предпосылку для качественного прорыва в культурной жизни России – все хорошее, что было в мировой и русской культуре, он соединил и поместил в поле нового языка. Но диалектика духа такова, что для его развития всегда необходимо и нечто негативное. Для того чтобы русский человек смог развивать культуру дальше, для того чтобы он мог вступить с ней в деятельное отношение, творчески отнестись к тому культурному багажу, который собрал и позитивно выразил Пушкин, необходимо должен был появиться и какой-то отрицательный заряд, заряд неудовлетворенности, критичности по отношению к собственной культуре Только так, на почве критичности, возможно всякое духовное движение вперед. Поэтому наравне с Пушкиным, который дал позитивные предпосылки к развитию русской культуры, должен был выступить другой человек, который дал бы негативную, но тоже необходимую предпосылку. Необходим был такой человек, который бы ввел сознание русских людей в критическое поле, который заставил бы русских людей усомниться в надежности того культурного багажа, который они на сегодняшний день имеют. Вообще, в развитии духа всегда необходимы оба элемента: и позитивный, когда дух собирает все хорошее, чего он уже достиг, и негативный, когда дух испытывает неудовлетворенность тем, что он сделал. Тогда дух будет двигаться вперед. Оставьте одно: либо голое самодовольство достигнутым, либо только чистую критичность без сбора положительного – в любом случае, результат будет один и тот же, будет застой и, в конечном счете, деградация культуры. Поэтому в русской культуре и должен был выступить противовес Пушкину, человек, который стал бы к отечественной культуре не в положительное, а в отрицательное отношение, который внес в нее момент деструкции, момент критичности.

Эту функцию, это нелегкое бремя в отечественной культуре взял на себя человек, духовное развитие которого шло в тесной связи с Александром Сергеевичем Пушкиным, который, можно сказать, был его личным другом, – мы говорим о Петре Яковлевиче Чаадаеве. Таким человеком стал тот самый Чаадаев, к которому Пушкин в своем известном стихотворении обращался с призывом: « Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы». И Чаадаев посвятил прекрасные порывы своей души своей Отчизне и выразил эти прекрасные порывы именно в критическом пафосе. В 1836 году Чаадаев публикует произведение, которое вызвало потрясение в культурной жизни России. Произведение это называется «Первое философическое письмо». Это – философско-публицистическое эссе, написанное в эпистолярном жанре, т. е. в форме письма, адресованного определенному лицу. Последствия публикации этого произведения были скандальны – вся официальная Россия резко агрессивно отреагировала на высказанные в нем мысли, сочтя их оскорбительными, недопустимыми, да попросту преступными. Царь лично занимался этой проблемой и высказал свое крайнее неудовольствие случившимся. Журнал «Телескоп», опубликовавший «Первое философическое письмо», был закрыт, административные меры были применены к его редактору и цензору, допустившему публикацию, а сам автор, т. е. Чаадаев, официально был объявлен человеком ненормальным в умственном плане, человеком, у которого произошло помешательство рассудка, – сумасшедшим. Чаадаев был подвергнут домашнему аресту и, по сути, принудительному систематическому врачебному освидетельствованию. Позже эти крайние репрессивные меры были сняты, но до конца жизни Чаадаев был лишен права публичной деятельности, права публичных выступлений.

Что же такого сказал этот человек, что так потрясло Россию? Давайте рассмотрим основные идеи «Первого философического письма». В нем Чаадаев писал, что в силу того, что Западная Европа была оплодотворена христианской идеей в ее католической форме, обладавшей бо́льшими творческими мыслительными потенциями, чем русское православие, в силу этого Западная Европа достигла более высоких результатов в культурном развитии, чем Россия. Главным таким результатом Чаадаев считает установление понятия свободы в западноевропейской культуре и, как следствие, развитие идеи свободы в западном правосознании и утверждение принципа свободы в общественной практике государств Западной Европы. Иными словами, благодаря мощному духовному развитию под эгидой католицизма из Средневековья Западная Европа вышла с понятием о свободе. Российская культура, которая существовала на протяжении многих столетий под эгидой менее интеллектуальной ветви христианства – православия, понятия о свободе еще не достигла. Отсюда духовная отсталость России, косность мышления, неспособность к собственному творчеству и даже к творческому освоению результатов западной культур – все, что Россия продемонстрировала в своей предшествующей истории. А поэтому необходимо развивать отечественную культуру, переосмысливать, прежде всего, отечественный вариант христианства, развивать его позитивные моменты по примеру католицизма, необходимо вообще активизировать интеллектуальную деятельность и просвещение в России – вот тогда, может быть, мы тоже достигнем понятия свободы, как это сделала Западная Европа, поднимемся на современный (современный, разумеется, Чаадаеву), достойный человека культуры духовный уровень. Вот, в главном, все, что написал Чаадаев в своем «Письме». Как видите, мысль очень простая, и она должна, видимо, приходить в голову всякому мыслящему человеку, человеку честному и последовательному, любящему свое отечество, но и радеющего за его будущее, болеющего его проблемами. Позже в произведении с характерным названием «Апология сумасшедшего» Чаадаев попытался объяснить свою мысль, попытался снять с себя обвинения в надругательстве над святынями отечественной культуры. Обращаясь к соотечественникам, он писал, что нельзя любить свою родину с закрытыми глазами, что это губительный для культуры путь. Но в середине XIX века, оказывается, не разделять точку зрения, что прошлое русского народа – хорошо, настоящее русского народа – прекрасно, а будущее русского народа – велико, не разделять эту точку зрения, значит быть сумасшедшим. В чем Чаадаева и всю культурную Россию и уведомили официально от имени царя.

Однако, несмотря на то, что власть отреагировала на письмо Чаадаева очень агрессивно, оно сделало свое дело. Русская культура, в лице ее мыслящей интеллигенции, начала действительно задумываться о своей ценности в соотношении с теми ценностями, которые достигнуты в мире, и, что еще более важно, русская культура начала думать о своих исторических перспективах. Пушкин писал в ответ Чаадаеву, что, конечно, у нас есть серьезные проблемы, но не надо, друг, так горячиться, нужно смотреть в будущее: может быть, где-то под толщей нашего несовершенства есть здоровое духовное ядро, которое, развив себя, преодолеет это несовершенство, и с которым связано будущее России и всего человечества. Как видите, Пушкин и здесь верен себе, в своем письме, написанном в ответ на публикацию «Философического письма» Чаадаева, он размышляет о судьбе России все-таки в позитивном ключе, хотя и понимает тревогу и боль своего друга. Вот начиная с этих двух людей, которые, несмотря на видимую полярность своих позиций, оба любили родину с открытыми глазами, – начиная с Пушкина и Чаадаева, российская общественность включилась в активный процесс размышлений о судьбе отечественной и мировой культуры. Первыми культурными движениями в рамках этого процесса являются идейные течения западников и славянофилов.

Если Чаадаев и Пушкин – это явления, хронологически относящиеся к первой половине XIX в., то в середине XIX в. культурная жизнь в сфере самосознания отечественной культуры характеризуется спором западников и славянофилов, стержнем, а по накалу страстей точнее сказать – нервом, которого был вопрос о будущем российской культуры. В дискуссиях западников и славянофилов вопрос о перспективах отечественной культуры ставится еще очень внешне, формально. Он ставится так: должна ли русская культура повторять тот путь, который уже к этому времени прошла Западная Европа, и воспроизводить в сфере своего духа те ценности, которые утверждены на Западе, в западноевропейском рационализме, или же мы должны идти своим, особым путем и искать такие ценности, которые не известны Западной Европе, но которые, пока потенциально, скрыто находятся в русском духе и могут быть актуально утверждены на русской почве. Итак, сторонники первой позиции стали называться западниками, а второй – славянофилами. Первое название понятно, поскольку для западников характерна идейная ориентация на Западную Европу, их упования обращены на рационалистическую идею, взращенную Западом. Наименование «славянофилы» возникло из того, что сторонники это течения ищут принцип для дальнейшего духовного развития России внутри самой славянской, главным образом русской, культуры. В отличие от западников, в поисках своего национального принципа славянофилы уповали на религиозную православную идею, которая существовала в духовных недрах российского народа. Идеи западников в контексте русской культуры, которая со времен Петра развивалась именно в направлении рационализации, причем рационализации западного образца, понятны, понятно их происхождение и их пафос. Почему возникла вторая, славянофильская, точка зрения? Почему часть русской интеллигенции усомнилась в необходимости следовать Западу? Потому что к этому времени западная рационалистическая идея обнаружила не только свои положительные, но и отрицательные стороны. Мы говорили о том, что к XIX в. западноевропейская культура вступила в стадию кризиса и о нем заговорила сама западная культура. Не остался этот кризис незамеченным и для россиян, которые и духовно, и на практике, выезжая в западноевропейские страны, находились в тесном контакте с западной культурой и видели и понимали тенденции, увы, неутешительные, ее развития. Отсюда и пессимизм славянофилов в отношении творческого потенциала рационалистической идеи, отсюда, как альтернатива, их стремление к поиску своего, отличного от Запада, исторического пути, позволяющего избегнуть кризис, поразивший дух Европы. Интересно, что даже те западники, которые страстно уповали на Запад отсюда, из России, как, например, Александр Герцен, когда выезжали туда, на свой любимый Запад, сразу же становились адептами особого русского пути развития и где-то смыкались со славянофилами. Западники и славянофилы и называли себя «друзья-враги» – и те и другие болели за свою культуру, и те и другие уповали на ее будущее особое предназначение в истории.

Однако, если в середине XIX в. спор западников и славянофилов идет прежде всего о том, какой готовый культурный принцип взять за образец – то ли русское православие, глубоко укорененное в народном сознании, то ли западную рационалистическую идею, то во второй половине XIX в. русская общественная мысль, самосознание русской культуры доходит до более развитой постановки проблемы. Становится понятным, что невозможно механически взять и перенести западную рационалистическую идею в Россию, потому что культура Западной Европы, сформированная именно на принципах рационализма, уже находится в кризисе, а переносить то, что уже проявило себя в кризисном состоянии, значит воспроизводить кризис на отечественной почве. С другой стороны, в силу развивающейся в культурной среде России традиции свободомыслия, той части русской интеллигенции, которая тяготела к особому пути развития отечественной культуры, становится очевидной несостоятельность, косность русской православной идеи в том виде, как она сформировалась в исторической традиции русской православной церкви. Поэтому оказалось, что взять в готовом виде национальную христианскую идею, которая существовала в сердцах русских людей на протяжении многих столетий, тоже нельзя. Укоренившись в их сердцах, историческое русское православие укоренило в них и массу предрассудков, связанных с его собственной неразвитостью. Поняв, что невозможно взять готовый принцип из существующих наличных культурных ценностей ни на Западе, ни у себя в России, русская интеллигенция стала ставить вопрос о формировании нового принципа. Для того чтобы развить русскую культуру, необходимо развить сам принцип, т. е. сами культурные идеи, необходимо сформировать новые культурные ценности, которые могут двинуть Россию вперед. Вопрос теперь ставится не о том, у кого искать образец для подражания, вопрос ставится о том, какие новые духовные ценности необходимо выработать. Это более серьезная постановка вопроса в самосознании российской культуры.

Здесь, на этом новом этапе развития русского самосознания, мы встречаем два направления. Одно из них, относящееся более лояльно и охранительно к тем ценностям, которые накоплены человечеством, а другое – направление, уповающее на качественный скачок культуры вперед и поэтому негативно, до пренебрежительности, относящееся к накопленному человечеством культурному багажу. Обозначим эти направления так: первое – религиозно-реформационное направление русской мысли, второе – научно-революционное. Отсюда понятно, что для первого направления дальнейшее развитие культуры должно идти при доминанте религиозной формы сознания, а значит, религия, как та форма, которая уже наработана человечеством в качестве идеологии, сохраняет свое значение. Поэтому мы и называем это направление реформационным, имея в виду, что здесь нет качественного прорыва к новой форме сознания. А второе направление, в противовес первому, настаивает на науке, как той форме культуры, с которой связано будущее России и всего человечества. Как видите, антиномия между религией и наукой, которая не решена была в рационалистической культуре Запада, воспроизводится и в России.

В качестве представителя религиозно-реформационного направления мы должны, прежде всего, назвать Владимира Соловьева – русского религиозного философа. Мы должны назвать и Федора Михайловича Достоевского, и именно как одного из идеологов этого направления, поскольку Достоевский выступил в отечественной культуре не только как деятель искусства, как великий писатель, но и как человек, который в своих художественных и публицистических произведениях, высказывая определенные мысли в отношении русской культуры, в отношении русской истории, формировал общественное мнение России. В конце XIX – начале XX в. в рамках религиозно-реформационного направления возникает обширный спектр культурных событий и имен, который в своей целостности принято называть русским духовным религиозным ренессансом. На рубеже веков в России происходит мощный всплеск культуры, когда примерно в одно время появляется много писателей, поэтов, философов, творчество которых имеет очевидно религиозный оттенок. Это касается таких писателей и поэтов, как Андрей Белый, Александр Блок, Дмитрий Мережковский, Валерий Брюсов и др. Что касается философской религиозной мысли, то здесь надо сказать о Павле Флоренском, о Николае Бердяеве, Сергее Булгакове. Все эти имена, представляют такое очень важное для России явление, как русский духовный религиозный ренессанс.

Однако для правильной оценки религиозного направления в развитии русской культуры важно иметь ввиду, что у всех названных нами мыслителей и людей искусства речь не идет о той форме религиозности, которая исторически сложилась и как бы застыла в религиозном сознании России, речь не идет о прямом позитивном воспроизведении православия. Речь идет о развитии религиозного сознания, может быть, даже о формировании обновленной христианской идеи. Речь идет о размыкании религиозного сознания, о размыкании догматизма религии, речь идет о синтезе религии с искусством и с наукой, которым религия должна открыться. Эти люди хотят сбросить с христианской идеи церковные узы и наполнить эту идею пафосом свободы, а вместе с этим – пафосом искусства и науки. Поэтому, наравне с идеей обновления христианства, возникает идея синтеза культуры, единства всех форм культуры, где духовным стержнем будет христианская идея. Эта особенность русской религиозной мысли второй половины XIX – начала XX в. замечательно и наиболее развернуто выражена в фундаментальной идее философии Владимира Соловьева – идее всеединства, идее синтеза всех духовных ценностей, которые выработало человечество и в религии, и в искусстве, и в науке, но синтеза, осуществленного на основе религиозной христианской идеи.

Для правильного понимания сущности самосознания русской культуры надо также иметь ввиду, что, несмотря на то, что культурная жизнь России в XIX в. была пронизана религиозной идеей, христианской идеей, по крайней мере, в том своем существенном направлении, которое мы назвали религиозно-реформационным, это культурное движение и духовные искания его представителей были критичны, а то и вовсе чужды официальной православной церкви. Надо понимать, что, как это ни парадоксально, интенсивное духовное движение русской мысли в рамках христианской идеи, имело мало отношения к исторически укоренившемуся в России православному христианству, а если и имело, то в большей степени негативное. Большинство названных нами философов, поэтов, писателей были светскими людьми, им были чужды оковы церкви. Русская православная церковь как религиозный институт, духовенство в своей подавляющей массе уже к началу XIX в. представляли архаический элемент культуры. Уровень религиозного духа официального русского православия не соответствовал требованиям культуры XIX в., на этом уровне нельзя было ни ставить, ни решать проблемы духовного развития России. Поэтому культура XIX в России – это, по преимуществу, светская, а не церковная культура, хотя она и разрабатывает христианскую идею. Поэтому когда современные историки или представители православия из каких-то конъюнктурных соображений заявляют, что до 1917 года вся культура в России развивалась на базе православной церкви, а в 17-м году большевики, уничтожили церковь, и поэтому развитие культуры прекратилось, то это большая историческая неправда. Православная церковь потеряла духовное лидерство в русской культуре уже во времена Петра I, а к XIX в. ее позиции в сфере культуры, ее духовный авторитет настолько ослабли, что уже Пушкин не мог относиться к церкви без иронии, он пишет «Гавриилиаду», «Сказку о попе и о работнике его Балде» – произведения, в которых и церковь, и ее закостенелые догматы становятся предметом для художественной насмешки. Серьезный, мыслящий, культурный и даже глубоко религиозный человек XIX в. никогда не решал свои проблемы в связи с православной церковью, настолько она была к этому времени консервативна и духовно беспомощна. Это надо понимать, чтобы осознавать суть тех процессов, которые происходили в России и в XIX в., и позже, в советскую эпоху. Не большевики уничтожили православную церковь, дух покинул ее гораздо раньше. Если хотите в этом убедиться, прислушайтесь к голосу мыслящих людей XIX в., почитайте Л. Н. Толстого, почитайте Ф. М. Достоевского, почитайте Владимира Соловьева, почитайте Пушкина, наконец, – посмотрите их отношение к православной церкви и их оценку ее роли в культуре последнего предреволюционного столетия.

Давайте теперь рассмотрим второе направление – направление научно-атеистическое. Это направление очень хорошо усвоило уроки западноевропейского рационализма, западноевропейской культуры. Здесь главное состояло в том, что рационалистическая идея для того, чтобы исполнить свою миссию, для того чтобы утвердить разум в культуре и обществе, должна перестать заигрывать с религией и должна однозначно установить свое господство в культуре. Невозможен мирный синтез между религией и наукой. Поэтому наука, если она желает утвердить себя в качестве духовной доминанты, должна подняться над религией. А если при этом религия сохраняется и претендует на определяющую роль в обществе и в культуре, то наука должна отнестись к религии негативно, т. е. атеистически. Иными словами, должен произойти революционный скачок в культуре, революционный переворот в сознании, которое должно отказаться от религии и установить однозначное господство научной идеи. Поэтому русская научно-революционная мысль была, прежде всего, атеистической мыслью. Но поскольку религия как форма культуры, как форма сознания присутствовала в человеческой культуре изначально и играла существенную позитивную роль в ее формировании, то все духовные ценности, которые были созданы к этому времени, так или иначе несли на себе религиозный отпечаток. Поэтому, отнесясь негативно к религии, русская революционная мысль, одновременно негативно отнеслась ко всей исторически предшествующей культуре. И крайняя форма этого негативного отношения – нигилизм, который вы изучали в школе в связи с незабвенным образом Базарова в тургеневских «Отцах и детях».

Итак, если религиозному направлению русской мысли свойственно позитивное, сохраняющее отношение ко всей культуре, то в научно-революционном направлении на первое место выходит другой момент – негативный, отрицательный по отношению к накопленной культуре. Хорошо это или плохо? Что необходимо – сохранять культуру или, наоборот, отказываться от всего ее багажа как от несовершенного? По-видимому, необходимы обе эти тенденции. И оба эти направления, и научно-революционное и религиозно-реформационное, оба они были необходимы для развития русской культуры, они оба дополняли друг друга. И если дальнейший прогресс, дальнейший качественный скачок русской культуры был связан с установлением рационализма, причем очень жесткого рационализма, твердо и однозначно заявляющего приоритет научного мышления, если для этих первых шагов науки в России необходимо было отречься от религии и от всего, что с ней связано, то направление научно-атеистическое с необходимостью должно было взять верх над религиозным. Более того, забвению и отрицанию было подвергнуто все, наработанное религиозной мыслью, в том числе и русской. И только когда наука сделала этот рывок вперед, когда сознание русских людей приучилось мыслить научными категориями, только тогда наступило время для оценки и для воспроизведения тех религиозный духовных ценностей, о которых очень много думали отечественные религиозные мыслители. Время это наступило именно в последние полтора-два десятилетия, отмеченные обращением к тому культурному багажу, который накоплен в позитивной религиозной мысли России – к творчеству Владимира Соловьева, Николая Бердяева, Дмитрия Мережковского, Павла Флоренского, Сергея Булгакова и др.

Кто же представлял в России XIX в. научно-революционное направление мысли? Классиком его на начальном этапе, конечно же, являлся Николай Гаврилович Чернышевский. Именно из этой традиции, из научно-религиозной традиции, в России рождается уже конкретная форма науки, которая берет на себя роль идеологии русского народа. Если Чернышевский просто говорит о силе науки, не имея в виду конкретного теоретического учения, то к концу XIX в. в России находится конкретная наука, наука об обществе, которая приобретает со временем силу идеологии. Это – наука, созданная Карлом Марксом, марксизм. О том, в чем состоят принципы марксистского учения, как и о причинах его появления в научной мысли западной Европы, мы уже говорили. Теперь мы должны назвать человека, с именем которого связано становление марксизма как науки в России, человека, усилиями которого идеи марксизма были перенесены на почву русской культуры. Это – Георгий Валентинович Плеханов. Именно он был теоретиком, отцом марксизма в России. Более поздние мыслители, деятельность которых носила уже более практический характер, все они теоретически, конечно, отталкивались от Плеханова. Ленин – отец коммунистической практики в России, а вот отцом коммунистической теории в России является Георгий Валентинович Плеханов – мыслитель, который жил в конце XIX – начале XX в. Но именно благодаря деятельности Ленина коммунизм в России становится не только теорией, но и идеей, воплощающейся на практике, т. е. становится идеологией российского народа, становится душой российской культуры, становится формой исторического самосознания России. А такое никогда невозможно сделать по принуждению. Если русский народ сбросил с себя религиозную форму сознания, которую уже к этому времени едва ли можно назвать формой идеологии, настолько она была разрушена, и воспроизвел форму научного сознания, т. е. выбрал себе научную теорию коммунизма как идеологию, значит, для этого была глубокая историческая необходимость, значит, такова была судьба русского народа. И даже оппоненты коммунизма, ярчайшие мыслители религиозного направления в России признают этот факт.

Среди таких отечественных мыслителей наиболее талантливо к этой проблеме отнесся и, может быть, наиболее глубоко осмыслил значение коммунизма для России Николай Бердяев – известный религиозный философ, который, кстати сказать, в молодые годы прошел через увлечение идеями марксизма и даже отбывал по этому поводу ссылку в Вологде. (Поэтому, когда Бердяев пишет о коммунизме, то он знает, о чем говорит, хотя как зрелый мыслитель он был весьма далек от симпатий к коммунистической практике в России.) В тридцатые годы, уже будучи в эмиграции, Николай Бердяев пишет работу «Истоки и смысл русского коммунизма», в которой доказывает, что утверждение коммунистического сознания в России не есть результат деятельности отдельной партии, не есть результат насильственного внедрения чуждой для России идеи, напротив, установление коммунистического сознания есть результат развития всей русской культуры, ее, если хотите, исторический итог. Не только научно-революционное, не только научно-атеистическое крыло русской культуры, но в том числе и религиозные реформаторы своей деятельностью приближали час коммунизма. Т. е. коммунизм является высшей точкой и результатом развития всей русской культуры, начиная с крещения Руси в православную веру в далеком X веке. Бердяев пытается вскрыть судьбоносный характер коммунизма для России, и надо сказать, что с научной точки зрения это выполнено очень профессионально, что делает его произведение прекрасным пособием для осмысленного изучения исторического пути развития русской культуры. Давайте и мы в рамках нашей темы проследим истоки и смысл коммунистической идеи в культуре России.

 

Вопрос 5. Коммунистическая культура в России

Осуществление коммунистической культуры в России в политической ее истории связано с периодом Советского государства – это несколько десятилетий XX в., именно с 17-го по начало 90-х годов. Исследование и оценка этого периода еще только становятся предметом современной науки. И здесь имеется ряд объективных и субъективных обстоятельств, которые затрудняют научное осмысление того, что в действительности произошло в отечественной истории XX века. Во-первых, временна́я дистанция, отделяющая нас от советской эпохи еще недостаточна, чтобы мысль могла высветить ее узловые смыслы в их исторической чистоте, т. е. увидеть их необходимость, незамутненную массой исторических случайностей, порожденных исторической конъюнктурой. Во-вторых, несмотря на распространенное в общественном мнении представление, нельзя с уверенностью сказать, что эта эпоха завершена, что советская модель коммунизма исчерпала себя и безвозвратно ушла в прошлое. История знает ряд примеров реставрации социокультурных систем, которые, как казалось современникам их временного распада, уже никогда не могут быть восстановлены. В-третьих, и это, видимо, самое главное, – распад советского государства и связываемое с ним завершение коммунистической эпохи еще не могут быть оценены в их исторической перспективе, т. е. мы не можем прогнозировать последствия этого события. А не исключено, что они весьма значительны не только для нашей отечественной истории, но для судеб мировой цивилизации и культуры. Только с позиций будущего можно посмотреть на пройденный исторический этап как на уже завершенный и оценить его действительное место во всеобщей истории человечества. Мы же находимся в настоящем, которое в значительной мере сохраняет черты советской эпохи, культура которого сформирована этой эпохой и пропитана ее духом. И даже те феномены современной отечественной культуры в искусстве, религии, науке, которые резко негативно противопоставляют себя советской коммунистической культуре, отрицают и порицают ее, все-таки несут в себе ее содержание, хоть и в негативной форме. Подобным образом, например, атеизм есть позиция, которая лишена смысла без религиозного сознания, и сам по себе является лишь обратной стороной религии. Так же и антисоветская, антикоммунистическая позиция не есть еще содержательная идея, а лишь негативная реакция на коммунизм. Одно ясно, что то явление, которое мы называем коммунистической культурой и которое получило осуществление на почве России, было реализовано на основе советской общественно-политической практики, заслуживает научного анализа уже в силу того воздействия, которое оно имело на протяжении нескольких десятилетий своего существования на положение дел в мире, на ход мировой истории. Относительная непродолжительность этого периода не может быть основанием для снижения оценки его значимости, что нередко встречается в современном общественном мнении и даже в науке. Вспомните, что империя Александра Македонского просуществовала немногим более десятилетия, но какой исторический резонанс в мировой политике и культуре имело это десятилетие!

Всякая попытка анализа советской эпохи, предпринимаемая в современном научном мышлении, а уж тем более ее оценка в публичной мысли всех других уровней, начиная с обыденного, обязательно указывает на ее противоречивость. Конечно, советский период в отечественной истории противоречив, но это не должно восприниматься как основание для его негативной оценки. Во-первых, всякое действительное явление содержит в себе противоречие, это есть показатель его жизненности, его реальной силы, его способности к развитию. Лишена противоречий только пустая абстракция, которая произвольно отбрасывает свою противоположность, но именно поэтому она не способна к существованию и, вот парадокс, вступает в противоречие с действительным миром. (Вспомните великие абстракции культуры Древнего Востока – Дао, Брахман, Нирвану, – все они, как голая абстракция природы, были превзойдены в последующем развитии человеческого духа, который уже в религиозной форме осознал позитивную значимость противоречия и выразил это в великой христианской идее Богочеловека, которая есть не что иное, как идея противоречивого единства конечного и бесконечного духа.) В связи с этим вы должны понимать, что чем выше накал противоречия, чем сильнее противоположности, сталкивающиеся в историческом действии, тем это действие значительнее, тем серьезнее его воздействие на мировую историю. Так, в эпоху Александра столкнулись две культуры – античная и древневосточная, в эпоху Римской империи – античная и христианская, в эпоху Нового времени – христианская и рационалистическая. И в силу этого все значимые события этих эпох носят противоречивый характер, в них мы всегда находим борьбу идей старой и новой культур, а значит, новое всегда пробивает себе путь через старое и в этом процессе на начальном этапе принимает такие формы, которые не соответствуют духу новой культуры, а порой приводят к ее кризису и даже временному отступлению. Так, как мы уже видели, сложилась ситуация в развитии западноевропейского рационализма, вошедшем в полосу кризиса к середине XIX в., который, между прочим, сопровождался и тем, что «старые боги вышли из могил». Подобную ситуацию мы находим и в современной отечественной общественной жизни, историческая практика которой привела к кризису коммунистической идеологии. Давайте же попробуем разобраться с тем, что в действительности имело место в нашем недавнем историческом прошлом, давайте, не пугаясь, рассмотрим противоречия исторической реализации коммунистической культуры и определим ее значение и место в мировой истории. Это необходимо для того, чтобы мы, вслед за Западной Европой, не реанимировали «старых богов», а, научно осмыслив исторический опыт, двинулись вперед.

У истоков коммунистической культуры в России стоит личность Владимира Ленина, который инициировал и возглавил политическое движение, в результате которого коммунистическая идея получила реальное бытие в культуре и в общественной жизни людей. Ленин был, во-первых, человеком образованным, человеком культурным, т. е. человеком, способным усваивать все результаты мировой культуры и переосмыслять их. Во-вторых, он был великим идеологом, он мог результаты и выводы мировой культуры, результаты и выводы человеческой мысли переносить в практическую жизнь общества, делать их стимулами для реальных исторических свершений, вписывать их в основу общественных отношений и уже на этой основе общественные отношения изменять. Причем, он был великим идеологом, но одновременно и великим практиком, в том смысле, что он сам был субъектом новых общественных отношений, он сам был лидером первого в мире коммунистического государства. Среди личностей такого масштаба в истории России мы можем назвать еще только Петра Великого, с деятельностью которого связано наступление рационалистической эпохи в России, тогда как с Лениным связано наступление эпохи коммунистической.

Отдав должное первооткрывателю коммунистической эпохи в истории России, основателю советского государства, давайте зададимся вопросом: в чем же значимость советского государства и советской культуры в истории мировой культуры? Надо сказать, что даже в рамках официальной мысли советских ученых, советских партийных деятелей не был дан ответ на этот вопрос по существу. Официальная идеологическая доктрина, утверждая преимущества советской системы перед другими социальными системами, существовавшими как в историческом прошлом человечества, так и современными ей, всегда аргументировала этот тезис, обращая внимание на частные стороны, частные достижения Советской России. Имелись в виду темпы экономического роста, система социальных гарантий, успехи науки, наконец, та роль, несомненно, выдающаяся и судьбоносная для всего мира, которую Советский Союз сыграл в войне против фашизма, и т. д. Некоторые из этих аргументов принимались, некоторые оспаривались, и не без основания, некоторые вовсе не соответствовали действительности и носили характер, если и не откровенной лжи, то исторической натяжки. Так, противники коммунизма справедливо указывали на то, что западные сообщества имели несравненно более высокий уровень жизни, что темпы роста экономики в развитых капиталистических странах не в относительном, а в абсолютном выражении были более высокими, а советская пропаганда лукавила, беря за точку отсчета неразвитое состояние промышленного производства в России накануне революции. Приводились и другие аргументы, многие из которых действительно было трудно, и даже невозможно, оспорить. Но для оценки культуры, для оценки значимости тех духовных, подчеркнем – именно духовных, процессов, которые происходят в среде того или иного народа, материальные показатели не являются определяющими. У культуры другие критерии, они не сводятся к достигнутому уровню материального производства, стандарту уровня жизни или личному благосостоянию отдельных людей. Порой культура, для того чтобы двигаться вперед, делает шаг назад в плане именно материальном, покидает почву экономически развитых народов и укореняется на бедной, иногда скудной материальной основе. Такова жесткая, если не жестокая, логика исторического процесса. Возьмите пример германских варварских народов, которые с точки зрения материального благосостояния были неизмеримо более бедными, если не убогими, по сравнению с народами Римской империи. Но именно они на протяжении многих веков такой вот убогой в материальном отношении жизни вынашивали в себе новую христианскую идею, за которой было будущее всего человечества, именно они, а не Римская империя, которая в своем высоком благосостоянии пребывала в духовном и материальном разврате, смогли реализовать эту идею и создать великую христианскую культуру Средневековья, и это при том, что даже средневековая Европа в экономическом отношении стояла ниже Рима, а действительный экономический прорыв был связан уже с эпохой становления буржуазного общества.

Так в чем же позитивный момент Советского государства? Ради чего советским людям стоило терпеть столько лишений в очень недолгий, по историческим масштабам, период существования коммунистической идеи в России? Главное позитивное завоевание в советской истории можно выразить очень просто: это первая в истории человечества культура и общество, где наука, т. е. понятийное мышление, выступила абсолютным принципом. Не было раньше такого народа, который бы заявил и реализовал идею, согласно которой наука есть единственная достойная человека форма культуры, на которой надо строить всю духовную жизнь человечества. Если говорить по отношению к обществу, то это первое общество, первое государство, в котором наука официально выступила в качестве идеологии. Такого государства в предшествующей истории тоже не было. Эта установка на науку, на научную идеологию реализовалась в политической и правовой сферах советского общества. Она была закреплена законом и стала принципом организации государственной власти. Советское общество политически возглавила коммунистическая партия, и ее руководящая роль была закреплена в основном правовом документе государства – Конституции. В основе деятельности коммунистической партии лежала четкая установка – партия опирается на науку, именно на теорию, разработанную Марксом, Энгельсом и Лениным. Итак, руководство обществом взяла на себя партия, которая в качестве основы своей деятельности приняла определенную научную теорию, сделав ее, тем самым, базисом жизни всего народа. Идея эта не так нова, как это иногда представляют слабо осведомленные в истории культуры люди. Впервые об этом сказал философ Платон еще в IV в. до н. э. в Древней Греции. В своем знаменитом произведении «Государство» он заявил, что только то государство будет разумным, где правители будут обладать философским способом мышления, где управление будет производиться от имени науки. Философы должны управлять государством – вот великий тезис Платона, мысль которого, как всегда бывает с гениями, опередила время. И только в XX веке впервые появляется государство, которое сознательно начинает опираться на философское мышление, на науку, которое декларирует науку в качестве своей идеологии. Как видите, принцип советского государства – это великий принцип.

Другое дело – способ осуществления этого принципа. Вот здесь мы должны сказать, что он был далек от совершенства, и это, в конечном итоге, привело советское государство к краху. Именно эту сторону видят, прежде всего, противники коммунистической идеи и критики советского периода в истории России. Но вы должны понимать разницу между смысловым значением идеи в культуре и конкретно-историческими формами ее реализации. Всякое начальное бытие идеи, первые десятилетия, столетия, а порой даже и тысячелетия развития какой-то культурной идеи, всегда связаны с несовершенством, всегда происходят в формах, неадекватных сущности самой идеи. Вспомните, как пробивала себе дорогу христианская идея, какими ужасными, дикими средствами. Вспомните крестовые походы, вспомните святую Инквизицию, сжигающую на кострах еретиков. Утверждение новой идеи тогда, когда в духовном отношении человечество еще не выкарабкалось из косности наработанных старой культурой форм, всегда связано со злом, с хаотичностью, с гибелью людей. Это вообще беда человеческой истории. Все достойное должно пробивать себе дорогу очень долго и в больших муках. В этом отношении судьба коммунистической идеи не составляет исключение. Вообще идея рационализма, идея господства науки, идея господства философии как определяющей формы человеческого мышления – это очень молодая идея, если иметь в виду ее историческую реализацию. Западная Европа ее только попробовала, и то преимущественно теоретически. Впервые эта идея получает государственное бытие, общественное бытие только в России, у народа, который сам еще является молодым, недостаточно зрелым. Отсюда и те несовершенные, порой чудовищные формы воплощения этой идеи, которые мы находим в истории советского государства. Давайте рассмотрим, в чем состояла ограниченность первого исторического опыта коммунистической культуры, что привело ее советскую форму к распаду.

Во-первых, утверждая науку как основание всей духовной жизни народа, как идеологию и мировоззрение, советское государство, возглавляющая его коммунистическая партия в качестве такой основы берет только определенное научное учение – учение Маркса. Теория Маркса, именно как научная система, имеет фундаментальный характер, и ее значение признавалось и признается серьезными учеными мира; она обсуждается в научных кругах, существует обширная научная литература, так или иначе связанная идеями марксистской теории; среди авторов, пишущих о Марксе и обсуждающих его идеи есть немало людей, далеких не только от марксизма в смысле политических пристрастий, но и от политики вообще. Вы должны понимать, что Маркс – серьезная фигура в академической науке, независимо от того, как оценивается его собственная политическая деятельность или деятельность его политических последователей. Но, при всех своих достоинствах, марксизм, во-первых, ограничен по своему предмету, – это, прежде всего, экономическая теория, на основании которой Маркс делает определенные выводы относительно закономерностей хода человеческой истории; во-вторых, марксизм – плод научной мысли XIX в., а, следовательно, нуждается, даже применительно к своему предмету, в развитии, выводящем идеи Маркса на уровень проблем века XX.

Коммунистическая партия Советского Союза, взяв на вооружение научную теорию Маркса, неправомерно абсолютизировала ее, т. е. представила как тотально применимое в сфере научного мышления, имеющее статус общенаучной методологии учение. Более того, марксизм был объявлен единственно истинным учением, верным на все времена. В таком качестве учение Маркса и было заявлено как государственная идеология советского общества. Значит, уже изначально наука догматизируется, она загоняется в определенные рамки. Это опять же не исключительная ситуация, она характерна и для других научных теорий, в других областях знания. Так, в свое время, средневековая наука догматизировала метод Аристотеля, а наука Нового времени превратила в «идол мысли» теорию Ньютона. И каждый раз такая ситуация завершалась кризисом. Но поскольку до коммунистической культуры наука властвовала только в своей собственной сфере, то и масштабы кризиса ограничивались пределами науки. Против догматизма принципов аристотелевской логики, например, восстали философы, что привело в конце концов к появлению в XIX в. диалектической философии Гегеля, что вообще означало революцию в способе научного мышления. Догматизация механики Ньютона привела к кризису в физике, который разразился на рубеже XIX – XX вв. и породил теорию относительности Эйнштейна и смену физической научной парадигмы. Но догматизация марксизма имела несравненно более масштабные последствия, далеко выходящие за сферу собственно науки. Советская культура, положив в свое основание науку, что не только правомерно, но и составляет ее истинное величие, вместе с тем, в основание самой науки положила ограниченное по своему предмету учение Маркса, что неправомерно и составило собственную ограниченность советской формы культуры. Заметьте, не ограниченность науки, а ограниченность всей культуры. И кризис, выросший из догматизации марксизма, поразил всю советскую культуру, а не только сферу науки.

Кризис этот приобрел к тому же крайне грубые формы, потому что догматизация марксизма носила не только внешний, но и внутренний характер. Вместо того чтобы исследовать учение Маркса, размышлять о нем и развивать его идеи, и в том числе выходить за пределы марксизма, советское общественное сознание, наоборот, запрещает всякое развитие идей Маркса, и скорее относится к нему не как к ученому, а как к религиозному пророку. Парадоксальным образом на первых этапах развития научной культуры, именно культуры советской, к науке относятся, как к религии. Несмотря на знаменитое утверждение Ленина: «Марксизм не догма, а руководство к действию», – на практике истины марксизма получают именно значение догмы. Они не понимаются, а исповедуются. Идеи основоположников марксизма, например, знаменитые «Тезисы о Фейербахе» Маркса или «Апрельские тезисы» Ленина, заучиваются, как «Символ веры» в христианстве. Всякое отступление от идей Маркса, Энгельса, Ленина рассматривается как ересь, и государство создает карательный аппарат, подобный святой Инквизиции, для выявления и преследования идеологических «еретиков». Отсюда многочисленные процессы над идеологическими противниками, так называемыми «врагами народа», инициированные государством и приобретшие характер массовых репрессий в 30-е – 40-е годы. В идеологической практике советского государства порой используются самые дикие формы религиозности, вплоть до фетишизма. Например, бальзамируют основоположника научного государства и поклоняются его останкам, подобно тому, как в церкви сохраняют и делают предметом культового поклонения мощи святых. Так что, видите, сама идея коммунистической культуры – идея свободного научного мышления – велика, но народ, взявшийся реализовать ее в своей национальной культуре еще настолько неразвит, настолько не усвоил эту идею, настолько она несоразмерна его исторической действительности, что он, чтобы хоть как-то с этой идеей справиться, начинает относиться к ней религиозным образом. В этом, конечно, состоит главная историческая ограниченность воплощения идеи коммунистической культуры в культуре Советской России. В этом коммунистическая форма рационализма повторяет судьбу западноевропейского рационализма, и так же, как он, приходит к кризису. Но если Западная Европа наряду с наукой сохранила религию как определяющий компонент культуры, то культура советская в плане осуществления рационалистической идеи оказалась более последовательной. Она исключила религию из духовного арсенала, она предоставила науке ничем не ограниченное поле для развития, но сама наука оказалась ограниченной и не в своей сути, но в способе своего общественного бытия опять-таки воспроизвела наработанные религиозным сознанием формы.

Говоря об ограниченности осуществления идеи науки в культуре России, надо указать и на то, что первоначально само научное творчество в советском государстве в значительной мере носит прагматический характер. Научные исследования инициируются и поощряются государством в той мере, в какой они направлены на общественное бытие людей, т. е. приоритет отдается тем областям науки, результаты которых могут быть использованы в материальной сфере – промышленности, сельском хозяйстве, вообще в экономике; тем областям, которые могут быть применены в военно-промышленном комплексе, могут усилить военную мощь государства; наряду с этим поощряются те научные исследования, которые могут подкрепить государственную идеологию. Наука, таким образом, оказывается сориентированной на внешние для нее цели, а не на чистый поиск истины. Советская наука – не самоцель, а прежде всего средство упрочения общественной системы. Вот поэтому мы и говорим о прагматизации науки в советском государстве. Эта особенность развития советской науки, которая, конечно, ограничивает ее возможности и суживает потенциальный круг научных результатов, имеет объективные основания. Молодое советское государство только возникло, и новаторский характер его идеи таков, что вызывает отторжение у окружающих его старых государств, опасающихся, и недаром, нового соседа. Отсюда задача науки – обеспечить военную мощь советского государства, сделать его конкурентноспособным, более того – доминирующим в силовом соотношении с другими государствами. В этом молодом государстве, едва вышедшем из революционной разрухи, народ живет в нищете, экономическое продвижение вперед дается огромными жертвами и самоограничениями. Отсюда задача науки – построить эффективную экономику, накормить людей, создать материальную базу для обеспечения безопасности страны. Народ этого молодого государства неграмотен, не говоря уже о том, что он неразвит в отношении культуры как таковой, а национальная культурная элита, сформированная в идеалах дореволюционной российской культуры, в том числе идеалах религиозных, в массовом порядке покинула страну, не видя в ее атеистической культуре места для себя. Отсюда задача науки – создать образовательные технологии, создать научные парадигмы, способные форсированно вовлечь массы народа в духовную сферу, хотя бы на уровне идеологии. Все это – насущные задачи, которые советское государство должно решить, чтобы выжить. А раз наука понята и заявлена как исключительная основа духовной жизни вообще, то и решать эти задачи должна была она. И она их решила. Советское государство не только выжило, но и превратилось в могущественную мировую державу, которая не только утвердила себя на мировой арене, но и спасла Европу, мир от фашизма, который, и мы уже говорили об этом, был детищем кризиса западноевропейского способа жизни, кризиса идеи западноевропейской культуры.

И все-таки, несмотря на то, что сама научная идея была воспринята по аналогии с религией, несмотря на то, что эта идея была направлена по преимуществу на достижение каких-то внешних науке целей, – даже при этих условиях советская культура XX века, коммунистическая культура, производила великие духовные продукты, которые не только можно поставить в один ряд с произведениями культуры западного мира, но некоторые даже и выше. Несмотря на такое ужасное общественное бытие, несмотря материальную нищету, на атмосферу всеобщего страха, на трагедию отечественной войны, унесшей жизни миллионов людей, – даже в этих условиях в советской культуре расцветают искусства и науки. Значит, коммунистическая идея вдохновляла людей на художественное и научное творчество, потому что коммунистическая идея, не по своей ограниченной исторической форме, а по своей сути – это идея свободы, а, следовательно, в отношении духовного творчества это плодотворная идея и разворачивающаяся на ее основе культура создает великое искусство и великую науку. Мы не будем останавливаться подробно на рассмотрении достижений искусства и науки советского периода. Они вам знакомы со школьной скамьи из учебных курсов литературы, истории, математики, естественных наук. Но все-таки, чтобы не быть голословными, давайте все же назовем имена и отметим заслуги деятелей советской культуры мирового уровня.

В искусстве музыка, литература, кинематограф и театр, прежде всего театр музыкальный – опера и балет, достигают таких вершин, что значение созданных в этих видах искусства произведений выходит за рамки отечественной культуры и становится достоянием культуры мировой. В музыке мы должны назвать имена великих композиторов Дмитрия Шостаковича и Сергея Прокофьева. В поэзии – это Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Борис Пастернак, Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Анна Ахматова, и список этот можно продолжать. В художественной прозе – это Михаил Шолохов, Андрей Платонов, Михаил Булгаков, Юрий Трифонов и др. Особо надо говорить о поэтах и писателях советской эпохи, покинувших страну по идеологическим мотивам, но все равно сформированных как творческие личности советской культурой. Назовем всего два имени – Александр Солженицын и Иосиф Бродский. Оба они – нобелевские лауреаты. Говоря о лауреатах в области искусства этой престижной во всем мире премии, надо назвать имена Шолохова и Пастернака, которые также в разное время были удостоены Нобелевской премии по литературе. В области кинематографа отечественное искусство вошло в мировую элиту в первые годы его становления и все последующие десятилетия прочно удерживалось на его вершине. Достаточно назвать имена двух великих режиссеров: Сергей Эйзенштейн, живший в первой половине XX в. и Андрей Тарковский, творчество которого относится к 60-м – 70-м годам прошлого века. Что касается музыкального театра, то здесь мы не будем называть имена, а укажем на два прославленных в мире центра балетного и оперного искусства – Большой театр в Москве и Ленинградский театр оперы и балета (именно так он назывался в советскую эпоху, теперь это Мариинский театр). Вы, конечно, понимаете, что перечисленные имена вовсе не представляют советское искусство не только в его полноте, но даже не исчерпывают список основных его представителей. Для того чтобы дать хотя бы обзор достижений искусства советской эпохи, надо было бы читать особый спецкурс. Главное, вы должны понимать напряжение эстетического творчества, которым отмечена советская эпоха. Причем, неважно, как сами деятели искусства относились к официальной идеологии и советской государственной практике. Среди них были откровенно антисоветски настроенные люди, как скажем, Солженицын или Бродский, были и сторонники советской социальной системы, например Шолохов. Дело не в субъективных политических и идеологических настроениях людей, а в том воздействии, которое оказывал на них дух культуры. Коммунистическая идея будоражила творческий дух художников, инициировала их эстетическую активность, даже если эта деятельность по содержанию не совпадала с официальной идеологией. Но ведь и официальная идеология, как мы уже сказали, не совпадала с духом коммунистической идеи. Поэтому противники советского государства, в отношении его политической практики, сами оказывались, как творческие личности, продуктами той культуры, которая развивалась, вдохновленная пафосом научной идеи коммунизма.

Что касается отечественной науки, то и здесь производятся продукты мирового уровня. Но развитие науки в советский период диспропорционально. В ней нет достаточных творческих условий для развития частных гуманитарных наук, для свободного развития философии. Причины такого положения в области наук о духе понятны – все они находятся под давлением официальной идеологии и ощущают его в гораздо большей степени, чем науки естественные или математика. Но математика развивается вовсю, и вовсю развиваются частные науки о природе. Советская математическая школа в XX веке является ведущей в мире. Именно советская наука о природе создает прорыв в исследовании макро- и микромира. Однако по своим целям науки о природе сильно прагматизированы. Эта их особенность так и сохранилась на протяжении всей советской истории. В условиях противостояния социальных систем наука выступала в качестве сильного средства наращивания военного могущества страны, развивалась в теснейшей смычке с военно-промышленным комплексом часто под его эгидой и под его же заказ. Фундаментальные научные исследования поощрялись лишь в той мере, в какой они были необходимы для развития прикладных областей знания. Но даже в таких условиях советская наука занимала передовые позиции в науке мировой. Прикладная ориентация науки привела и к положительным результатам. Так, именно советская наука совершила прорыв, о котором люди мечтали тысячелетиями, – мы первыми вышли в космос и потрясли этим весь мир. Об успехах советской науки свидетельствуют и международные премии в области математики и нобелевские премии, которые, как известно, не присуждаются математикам, но присуждаются в области физики, и здесь наши ученые не были обойдены вниманием нобелевского комитета – девять советских выдающихся физиков в разное время удостоены этой самой престижной в мире международной премии.

В завершение темы давайте зададимся вопросом: почему рассмотрение истории всей мировой культуры мы заканчиваем обращением к культуре отечественной? Теперь мы можем на него ответить. Не потому, что мы – россияне, а потому что история России в XX веке была последним звеном в логической цепи развития мирового духа, последним по времени, но не по смыслу. А это значит, что Россия выполнила свое духовное предназначение тем, что в своем историческом опыте раскрыла миру возможность осуществления рационалистической идеи на ее собственной основе, т. е. на основе разума. Россия показала, что народ, взявший за основу своего бытия понятийное мышление, может достичь великих результатов во всех сферах духа – он может породить великих личностей, он может создать мощную общественную структуру, он может создавать культурные ценности общечеловеческого значения. И мы, как россияне, можем испытывать удовлетворение и гордость за свой народ и свою культуру, можем смело говорить о себе как о народе творческом, народе всемирно-историческом.

Вместе с тем, мы должны понимать, что национальная форма такой культуры оказалась ограниченной. Но ее ограниченность в том и состоит, что общечеловеческая идея, идея человеческого разума как безусловной ценности, как цели и средства культуры, получила именно национальное претворение. И это тоже урок, который на собственном примере наша отечественная культура дала человечеству. Оказалось, что нельзя построить коммунизм, т. е. развить культуру, последовательно зиждущуюся на идеях разума, в одной, отдельно взятой стране. Дело дальнейшего развития мировой культуры может теперь быть делом только всего человечества. Будущее не только российской, но и любой национальной культуры может быть осуществлено только в синтезе человеческого духа, только в синтезе всех его форм, всех его исторических наработок. Свобода духа не может быть достоянием отдельных народов и государств. Свобода как принцип разума может быть только свободой всех и каждого. Необходима мировая революция, но революция не политическая, а революция духа. Принцип «Sapere aude!», т. е. «Дерзай мыслить!», выдвинутый Иммануилом Кантом как лозунг Просвещения, должен стать принципом всех и каждого, поскольку он человек, принципом всей человеческой культуры. Это – главный урок многотысячелетней человеческой истории, урок, в который и наше с вами отечество вложило свой весомую лепту.